На границе тучи ходят хмуро... - Страница 77

«Поместье тети в Иванеево… Нет, в Ивантеево. От Рязани двадцать верст. Изрядно».

С рассветом привокзальная площадь оживилась. Появились первые торговцы-коробейники, вкусно запахло из пары едален и небольшого бистро, засуетились железнодорожники в преддверии очередного поезда. И экипажей побольше стало – их владельцы скучковались в небольшую толпу и развлекались разговорами. Выбрав по виду самую резвую конягу, Александр молча уселся на скрипнувшее кожаное сиденье подрессоренного фаэтона.

– Куда изволите?

– В Ивантеевку.

– Далековато будет, вашбродь.

– Пять рублей устроит?

Вместо ответа обрадованный «таксист» залихватски свистнул, понукая своего жеребца. Сначала кончился город, потом пригороды, а потом потянулся однообразный сельский пейзаж. Пассажира на солнце немного разморило, и он едва не уснул, тем более что теплый ветер с запахом свежескошенной травы, мерная качка повозки и ритмичный стук подков по грунтовке действовали как хорошее снотворное.

– Ваше благородие!

– А! Приехали?

– Энто… куды далее править?

– К усадьбе и правь, голубчик. Далеко еще?

– Да не. Эвон крыша дома господского ужо показалася.

Пока подъезжали к двухэтажному деревянному дому, Александр напрягал и расслаблял тело, стряхивая сонную одурь. Заодно слегка погримасничал, готовясь улыбаться – много, радостно и, самое главное, искренне.

«Господи, только бы обошлось».

Так он не волновался уже давно. Но вместо тети на крыльце показалась…

«Тетке лет пятьдесят, сестре двадцать недавно исполнилось. Тогда кто?»

– Батюшки-светы, Александр Яковлевич пожаловали!

Кто бы она ни была, но гостя узнала сразу и безошибочно и моментально обрадовалась.

– Сенька!

Появившийся на крик коренастый мужичок молча ухватил чемодан и исчез с ним в глубине дома.

– Вытянулися-то как! Вот Татьяна Львовна с Анной Петровной обрадуются, они вас так ждали.

– А где же сама тетушка?

– Так оне с час назад к Харокиным с визитом отправилися, но к полудню непременно назад.

– Понятно. Может…

Александр кивнул на дом, вопросительно поглядев на свою безымянную (пока!) собеседницу.

– Ой! Что же это я! Милости просим!

Проводив поручика до его личной (о как!) комнаты, женщина побежала распорядиться о ванной.

«Мою домохозяйку напоминает».

Комната была какая-то нежилая. Узкая кровать с горкой подушек и толстой периной, два тройных бронзовых подсвечника с короткими обрубками свечей, в дальнем углу помесь письменного стола и шкафа – и столешница есть, и множество шкафчиков и полочек над и под ней. Керосиновая лампа на подоконнике, стены затянуты в светло-синюю ткань, на полу тонкая войлочная дорожка. Очень удобное даже на вид кресло, обтянутое гобеленовой тканью, графинчик с водой.

«И ночной горшок под кроватью. Какая прелесть! Словно в сказке очутился. Наверное, тут и не спал никто после того, как племянник уехал в Павловское поступать».

На дверном косяке обнаружились аккуратные царапины, а рядом с ними – цифры. Десять лет, одиннадцать, тринадцать. Еще очень много было вязаных кружевных салфеток и кисейных платков-накидушек – на спинке стула, на подоконнике, на подушках, на одеяле. И цветы везде. Легкий перекус окончательно добил Александра, и он задремал прямо в кресле, успев только слегка расстегнуть китель и ослабить портупею.

Свет. Яркий, ослепительный, но не обжигающий, скорее ласково-теплый. Пронзительная синева неба, тихий шелест волнующейся под ветром травы и смех – беззаботно-счастливый. Его смех… Тонкие руки сестры Ани. Он иногда звал ее Анечкой, а она его, по-детски еще шепеляво, Шашей, отчего он постоянно хихикал.

Из сна его выкинуло резко, ударом лютой боли в виски. Она все нарастала и нарастала, буквально иссушая разум, и даже транс не помогал – эта боль с легкостью проламывала лед безразличия и отстраненности, пульсируя уже по всему телу, пока… пока он не понял. Боли больше не будет – никогда. Последний кусочек чужой памяти растворился в нем, последний привет от бедного юнкера Агренева. Теперь стали вполне понятны необъяснимые прежде приступы боли. Это чужая память, последние следы старого хозяина тела «усваивались» его разумом. Размышления резко оборвались, стоило только услышать через неплотно прикрытую дверь негромкие женские голоса:

– И ты молчала!

– Так ведь с дороги же, утомилси!

– А, ну да. Ты иди проверь, только тихонько, не разбуди.

«К чему оттягивать неизбежное?»

Утренняя знакомая, так душевно встретившая гостя на крыльце, только коротко ойкнула и подалась в сторону, пропуская Александра.

– Тетушка!

Теперь уже оторопела хозяйка дома: таким она своего племянника не видела никогда! В последнее их свидание он был такой же, как и всегда, – застенчивый, часто краснеющий юноша, всегда смущающийся открыто выражать свои чувства, с вечными чернильными пятнами на указательных пальцах рук, худенький. Сейчас к ней подходил уверенный в себе, сильный и спокойный загорелый офицер. И глаза… Больше Татьяне Львовне рассмотреть не удалось – ее мягко и осторожно обняли, поцеловали и напоследок слегка поцарапали пуговицами на мундире.

– А где же Аня?

– Ну, здравствуй, племянничек. Хорош гусь! За столько времени – и ни одного письма. А ну! Повернись, дай тебя рассмотрю. Ой, вымахал-то как! Да телеса какие себе отрастил! Хорош! Все соседи с зависти помрут, как есть помрут! И наградами удостоен!

Александр не совсем понял, как он связан с будущей эпидемией соседских смертей, но уточнять не стал. Вместо этого засыпал свою тетушку градом вопросов: как жизнь, как урожай, чего нового в округе, как прошла помолвка? Что самое занятное – было действительно очень интересно слушать ее ответы. Пользуясь тем, что дочка приводит себя в порядок после долгой и утомительной поездки (аж три версты в крытой бричке), тетя беззастенчиво резала всю правду-матку. Жених из-за невеликого своего чина и почти пятнадцатилетней разницы в возрасте ей не глянулся, но раз уж у Анны Петровны приключилась внезапная «Лубофф» (с большой буквы), то мешать высоким «чюйствам» она не будет, урожай в этом году вышел на славу, а соседи… Племянник молча слушал и улыбался. Татьяна Львовна очень сильно напоминала ему подругу мамы. Той мамы, одной-единственной и неповторимой. Тетя Зина тоже была женщиной сильной и мудрой, а главное – энергичной и неунывающей, впрочем, как и ее подружка.