На границе тучи ходят хмуро... - Страница 64

– Уооу!..

Едва слышно забухали винтовки позади хутора, и тут же за стенкой на три голоса стали орать:

– В окна лезуть!

– Стрели их, стрели…

– Сдаемси!

«Эх-ха, пару гранат бы сейчас!»

С помощью унтера подняв очумелого хуторянина на ноги, поручик зашел сзади и легонько обхватил свой живой щит одной рукой (вернее, локтем) за горло, одновременно подталкивая к проходу в следующую комнату. Унтер, дождавшись утвердительного кивка, со всей дури пнул широкую дверь и завалился в сторону, загремев какими-то склянками. В собственном доме Бирюка приняли неласково: еще до того, как Александр начал отстрел «контрабасов», тело хуторянина дважды дернулось от попавших пуль и заметно обмякло.

Ррдаум-ррдаум, ррдаум-ррдаум…

Когда пистолет встал на затворную задержку, в живых остались только двое: один успел нырнуть за угол печки и оказался тем самым в мертвой зоне, второй, видимо, был самым умным и мгновенно упал там же, где и стоял, далеко отбросив свое оружие. Перезаряжаться и держать на весу неподъемную тушу уже не живого, а вполне мертвого щита становилось просто невозможно. Поэтому поручик разжал руку и отскочил в сени, а вперед радостно рванулся Григорий.

– Лежать, суки! Не шевелись!

– Сдаю…

Бумц!

Смачный звук удара (как по мешку с навозом) и сдавленное оханье в ответ неоспоримо свидетельствовали: у Гриши все под контролем. Лязгнув затвором «рокота» и мимоходом погладив последнюю обойму, Александр услышал шорох со спины и резко дернулся в сторону, готовясь стрелять.

– Эй! Свои! Вашбродь?

– Заходи.

Старший второй штурмовой двойки опасливо-настороженно вдвинулся в комнату и быстро огляделся. Довольно хмыкнул, глядя, как старший унтер сноровисто вяжет руки последнему выжившему несуну, и приступил к докладу:

– Трое бежать хотели через тын, двоих наповал, один легко. У нас Сафрона подстрелили, теперя кровью харкат, но на ногах держисся.

– Куда?

– В брюхо. Замешкался напротив окошка, яго кто-то и подловил. Но дырки нету. Вмятина тильки на броне и облицовку подрало.

– На заставу его, к коновалу. Наблюдатель и еще один – в сопровождение. Оцепление пока не снимать, остальные сюда, начинайте обыск.

Пересчитав всех живых, мертвых и полумертвых (подраненный в руку несун пока был под вопросом), обнаружили маленькую неувязку. Трое живых, считая раненого, семеро мертвых. А где еще двое?

– Гриша!

Бумц!

– Где остальные?

Прокашлявшийся контрабандист с готовностью доложил, мимоходом поглядывая на сапоги унтера:

– Они к себе по домам ушли, ночью еще.

– Где живут, как зовут, чем вооружены? Гриша!

– Я скажу!

Через полчаса стала окончательно ясна официальная версия произошедшего. Поручик князь Агренев получил сигнал о контрабанде от своего давнего агента, хуторянина Бирюка (по документам Ольгерда Подзиньского) и выдвинулся на проверку. Негодяи контрабандисты, заподозрив неладное, застрелили законопослушного хозяина дома и оказали отчаянное сопротивление. Остальное – мелкие и ненужные подробности, которые никого не интересовали: ни радостного Сергея Юрьевича Блинского, ни довольного чиновника Таможенного департамента, ни жандарма штаб-ротмистра Сурикова, прибывшего в тот же день на заставу. Кстати, жандарм первым делом передал поклон от подполковника Васильева и выразил надежду на самое тесное и плодотворное сотрудничество.

– Ротмистр, скажите, а вы не родственник художника Сурикова?

– Не имею чести. А кто это?

– Известный мастер. Впрочем, я могу и ошибаться. Передайте подполковнику мои поздравления. Ну что, приступим к делу?

Солдат интересовало другое: к «броньке», выдержавшей прямое (на взгляд Александра, очень даже касательное) попадание тупоносой винтовочной пули, выстроилась целая очередь из желающих «пошшупать и опробовать на зуб». А уж сколько разговоров было! Простой посланник Юлиуш тоже уехал, в компании с жандармом Суриковым. Уж так он упрашивал его отпустить, так упрашивал. Да что там! Прямо требовал передать его в руки полиции – в перерывах между писательскими трудами, попутно зажевывая вчерашнюю кашу свежим хлебом и давясь обычным квасом. Ну, отпустили, конечно. В тюрьму. Потому как грехов на «посланнике мира» было как блох на собаке. А поручик был ну такой недоверчивый и так убедительно уговаривал, что поневоле приходилось описывать все подробно и с именами.

Напоследок, когда неверящего такому счастью Юлиуша уже сажали на лошадь, к нему подошел попрощаться гостеприимный хозяин и громко поблагодарил за сотрудничество, демонстративно не обращая внимания на пленных контрабандистов неподалеку. Потом улыбнулся и добавил совсем тихо:

– Передай своим, чтобы почаще ко мне заглядывали.

Инспекционный смотр Олькушский отряд прошел на «отлично». Полковник Толкушкин как начштаба всей бригады и генерал-майор Стелих как главный инспектор, оглядев расположение заставы и неспешно пройдясь по казармам, остались очень довольны: образцовый порядок, аккуратные дорожки и газоны, все, что можно, покрашено, что нельзя – побелено. Разумеется, свое удовольствие и высокую оценку большое начальство озвучило перед строем. Единственное, что вызвало их удивление, так это общая на все три взвода кухня-столовая. В других отрядах такого отродясь не было: солдатам выдавали кормовые, а дальше уже каждый решал сам – или объединяться с товарищами по службе и сдавать деньги артельному кашевару, или столоваться у какой-нибудь вдовушки, попутно (если повезет) отрабатывая кормежку на сеновале. В принципе так оно и было раньше – но потом появился князь Агренев. «Добровольцы» из нарушителей напилили и натаскали хороших бревен (тем более что на границе этим делом распоряжались сами пограничники и старшие командиры не возражали), плотники нашлись в самом отряде, так что все траты составили пятнадцать рублей. Именно столько взял за свою работу и материал мастер-печник, сложивший очаг на улице и русскую печку внутри сруба. Стряпуха тоже нашлась без проблем, немолодая, но опытная. В результате довольными оказались все: солдаты, сдававшие на питание (и очень даже вкусное) гораздо меньше обычного, командиры, у которых одной заботой стало меньше, даже стряпуха и та была счастлива, потому что к ней уже посватались.